Геоэкономическая многовекторность: почему Центральная Азия становится фактором мировой стабильности — эксперт
Центральная Азия стремительно выходит на авансцену мировой политики. Саммит «C5+1» в Вашингтоне с участием Президента Казахстана Касым-Жомарта Токаева обозначит переход к новой эпохе прагматичных сделок и технологического партнерства. Таким мнением в беседе с корреспондентом агентства Kazinform поделился руководитель Центра цифровых социальных наук Института философии, политологии и религиоведения Рустем Мустафин.
— Какова практическая значимость саммита «С5+1» для Казахстана, Центральной Азии и США?
— Практическая значимость предстоящего саммита 6 ноября в Вашингтоне, выходит далеко за рамки символики. Это не просто продолжение той дипломатической линии, которая была в свое время начата по взаимодействию Центральной Азии и США.
Если встреча, к примеру, в Нью-Йорке при Байдене носила больше декларативный и, почти академический характер, то сейчас, мы наблюдаем строгий, прагматичный, даже транзакционный разворот свойственный политике Дональда Трампа. Вашингтон больше не говорит о Центральной Азии в категориях демократии или устойчивого развития. В настоящее время все концентрируется на конкретных сделках, ресурсах, маршрутах, поставках.
За американским интересом стоит строгий, продуманный и геоэкономический расчет. Это контроль над цепочками поставок критически важных минералов и создание альтернативных транспортных артерий.
Казахстан и Узбекистан в регионе обладают значительными запасами урана, лития, редкоземельных элементов. И это делает наш регион источником стратегической автономии для американской промышленности и оборонного сектора. В Белом доме это прекрасно понимают.
Именно поэтому от саммита ожидают конкретные документы. В частности, это могут быть соглашения о геологоразведке, переработке, совместных предприятиях и инфраструктурных проектах. Визит лидеров центральных азиатских стран — это не визит вежливости, а геоэкономическая сделка.
Для Центральной Азии, и прежде всего для Казахстана, саммит имеет особую логику, поскольку речь идет об усилении суверенитета. Это сигнал о том, что регион имеет собственный голос и собственный курс.
Казахстан, как наиболее системный игрок региона извлекает максимальную выгоду из этой многоходовки. Для нас важна не только нефть, но и партнерство в зеленой энергетике, сельском хозяйстве, а также искусственный интеллект — это те сектора, которые формируют экономику XXI века по всему миру.
Если в результате Вашингтон пересмотрит оставшиеся ограничения, вроде поправки Джексона-Вэника, это откроет двери для полноценной торговой интеграции.
Если сравнивать с предыдущим саммитом, который был в Нью-Йорке, то это две разные эпохи. Первая встреча была, скажем так, побочной сессией на полях Генеральной ассамблеи ООН. А саммит 2025 года, который пройдет в Белом доме — это уже уровень принятия конкретных решений. Разница здесь принципиальная. Если Президент Байден говорил о ценностях, то Трамп сейчас будет говорить о процентах, маршрутах, цифрах и деньгах.
Его подход может кому-то показаться жестким, но именно этот подход создает пространство для так называемых реальных сделок. Наш регион к этому готов. За последние годы Центральная Азия консолидировалась, научилась говорить единым голосом, отстаивать интересы.
Мы можем уже предлагать не только сырье, но и политическую стабильность, транспортную связанность, энергетические маршруты.
— В каких направлениях американский бизнес проявляет наибольший интерес к Центральной Азии? Входит ли в этот перечень разработка редкоземельных металлов? Известно, что именно американские компании одними из первых перешли от переговоров к геологоразведке на казахстанских месторождениях — можно ли говорить о начале реализации формулы «сырье в обмен на технологии»?
— Сегодня американский интерес в Центральной Азии можно описать одним словом. Это структурный интерес. Если в 90-е годы США приходили сюда за нефтью, 2010-е годы прошли под лозунгами демократии и Афганистана, то теперь Вашингтон действует уже в рамках логики индустриальной безопасности. И в этом смысле, конечно же, администрация Дональда Трампа действует крайне последовательно. То есть Центральная Азия рассматривается как часть архитектуры экономического выживания США в эпоху глобальной конкуренции, особенно в области высоких технологий.
Первый, безусловно, главный интерес — это, конечно же, критические минералы и редкоземельные элементы. Китай сегодня контролирует до 80% мировых мощностей по переработке редкоземельных металлов.
Это делает Вашингтон уязвимым, что непривычно для него, поскольку он редко сталкивается с уязвимостью в какой-либо области. Соответственно, любые колебания так называемого геополитического барометра Вашингтон воспринимает очень серьезно. И вот поэтому интерес к Казахстану и Узбекистану стал предметом не только бизнеса, но и политики.
Соответственно, Казахстан — потенциальный элемент в новой диверсифицированной системе поставок, где добыча, переработка, логистика находятся под контролем относительно дружественных режимов и прозрачных юрисдикций. Американские компании действительно первыми перешли от разговоров к делу. Началась активная геологоразведка на казахстанских месторождениях. Это факт. Причем он подтверждает, что Вашингтон и американский капитал видят регион не как экспериментальную площадку, а как реальную структуру своей промышленной системы безопасности. Речь должна идти не о сырьевой эксплуатации, а о создании вертикальной интегрированной полноценной цепочки — от разведки до переработки. Это можно назвать фундаментальным сдвигом.
Второй важный интерес — это логистика и транспортные коридоры. США прекрасно понимают, что контроль над транзитом становится элементом геополитического влияния. Поэтому Средний коридор рассматривается в Вашингтоне как антикризисный механизм, санкционно устойчивый и политически нейтральный. Американские компании сюда идут не с лопатами, а с программным обеспечением, финансовыми и цифровыми решениями. То есть их задача — это стандартизировать, ускорить и обезопасить логистику, сделать ее прозрачной и предсказуемой.
Третий вектор — это зеленая энергетика и связанные с этим высокие технологии. США используют свои институциональные инструменты, DFC, например, или для продвижения проектов в сфере ВИЭ, машиностроения, агротехники. То есть это не просто инвестиции, а перенос управленческих стандартов, ESG-протоколов, интеллектуальной собственности.
Например, американская компания Wabtec, которая производит на территории Казахстана локомотивы, по сути, экспортирует систему производственного управления. Это и есть та самая новая форма мягкой силы, основанная не на словах, а уже на технологиях и, в какой-то степени, стандартах.
Формулу «сырье в обмен на технологии» можно назвать красивой метафорой. Но я бы сказал иначе — стратегические ресурсы в обмен на интеграцию и стандарты. То есть Казахстан сегодня торгует не рудой, мы продаем доступ к стабильности, транспорту и, конечно, предсказуемости. Соединенные Штаты в ответ предлагают, помимо оборудования, институциональный пакет: защиту интеллектуальной собственности, прозрачное корпоративное управление, доступ к западным рынкам капитала и долгосрочные гарантии. Поэтому данная формула уже начала воплощаться. Но в гораздо более сложной и зрелой форме.
— Каков потенциал совместного сотрудничества Казахстана и США в сфере искусственного интеллекта? В каких направлениях такое партнерство может быть наиболее эффективным? Есть ли уже реализуемые или запланированные совместные проекты в этой области?
— Если нефть и уран определяли индустриальную эпоху, то искусственный интеллект определяет нынешнюю. Казахстан находится в точке, где цифровая трансформация стала вопросом повестки. В этой модели ИИ — это так называемый инструмент управления, планирования и эффективности. Но для того, чтобы запустить эту машину, нужны три вещи.
Первое — это вычислительные мощности, второе — методология, третье — кадры. Здесь США — непревзойденный лидер. Для Вашингтона это не просто бизнес-возможность, а в свою очередь инструмент влияния. То есть способ закрепиться в регионе и закрепить в регионе западные стандарты регулирования данных, защиту интеллектуальной собственности и корпоративной прозрачности. Другими словами, экспорт ИИ — это экспорт институтов. Наиболее перспективные направления сотрудничества там, где американская технология пересекается с казахстанскими задачами.
Во-первых, это государственное управление. В Казахстане мы уже продвинулись в цифровизации госуслуг. ИИ способен вывести эту систему на принципиально новый уровень. Американские алгоритмы предиктивного анализа — это то, чего нам пока не хватает.
Во-вторых, это энергетика и промышленность. Казахстан и США буквально созданы для сотрудничества. Американские корпорации такие как Chevron, ExxonMobil, внедряют ИИ-решения на промышленных объектах по всему миру. То есть это и автоматизация бурения, и анализ геологических данных. Для Казахстана это шанс модернизировать наши ключевые отрасли, без утраты контроля над ними.
И наконец третье, это подготовка кадров. Без людей, способных понимать алгоритмы, вся инфраструктура останется декорацией. Поэтому идея создания совместных программ между университетами актуальна, особенно в контексте недавнего выступления Главы государства о том, что университеты должны стать фабриками идей, смыслов, технологий и так далее. В этом отношении американские университеты могут оказаться весьма полезными для нас.
Если сейчас это все запустить, то через 10 лет такие программы могут стать важнее, чем нефтепроводы сегодня.
Возвращаясь к чипам, вопросы поставок NVIDIA — это уже политика. Чипы, в частности, A100, H100 и H200, сегодня фактически находятся в центре экономики искусственного интеллекта. США очень тщательно контролируют экспорт полупроводников. И здесь важно понимать, что Казахстан не находится под санкциями. Если мы четко позиционируем закупки, как гражданские и научные, а не оборонные, мы имеем полное право на прямое сотрудничество с NVIDIA и другими американскими производителями. Потому что NVIDIA — лидер, хотя и не единственная компания, которая может производить чипы, полупроводники, микропроцессоры для инфраструктуры, на которой работает искусственный интеллект.
Это будет маркером технологического выбора Казахстана. Или мы строим ИИ инфраструктуру на чипах западного происхождения, либо остаемся в нише азиатских аналогов, которые, честно говоря, значительно уступают по производительности и совместимости американским.
Поэтому если Казахстан действительно намерен стать региональным цифровым хабом, на мой взгляд, нам жизненно необходимо работать именно с западными технологическими партнерами. И Вашингтон, конечно же, это прекрасно понимает.
Что касается проектов, то они уже начинают выстраиваться. Американские IT-компании и фонды проводят обучение казахстанских госслужащих и специалистов по вопросам цифровой этики, управления данными, кибербезопасности. В финтехе и агротехе идут пилотные инициативы. Американский венчурный капитал активно интересуется рынком Центральной Азии, где внедрение искусственного интеллекта дает мгновенный экономический эффект.
Параллельно такие компании, как Microsoft и AWS, уже предоставляют облачные мощности и образовательные программы по машинному обучению для студентов и инженеров. В целом я не исключаю, что на саммите C5+1 будут обсуждаться вопросы создания совместных ИИ-лабораторий, дата-центров, возможно, даже с участием DFC и крупных технологических корпораций.
— В каких отраслях сегодня просматривается наибольший потенциал для дальнейшего развития казахстанско-американского сотрудничества — транспорт, логистика, сельское хозяйство или другие сферы?
— Если говорить о потенциале казахстанско-американского сотрудничества, то сегодня мы наблюдаем не просто набор интересных направлений, а формирование так называемого треугольника, где сходятся интересы Вашингтона и наши модернизационные амбиции. Этот треугольник состоит из логистики, критических минералов и агротехнологии. Именно здесь сегодня пересекается так называемый прагматизм Соединенных Штатов и желание Казахстана выйти за рамки пресловутой сырьевой зависимости.
Если говорить про транспорт и логистику, то это Средний коридор или Транскаспийский международный транспортный маршрут — это ключ к альтернативным путям поставок. Вашингтон смотрит на этот проект как на инструмент стратегической автономии. Для Казахстана это шанс превратиться из транзитной территории в транзитный центр.
Здесь американцы готовы инвестировать не только в бетоны и рельсы, но и в институциональные технологии. А институциональные технологии — это цифровизация, таможенные стандарты, автоматизация — то, о чем мы говорим последние несколько лет.
Критические минералы — это, бесспорно, одно из самых важных направлений. Этот сектор без преувеличения стал таким важным «нервом» американско-казахстанского партнерства. Для США вопрос доступа к редкоземельным элементам и критически важным минералам — это уже не бизнес, это политика, национальная безопасность. Администрация Трампа смотрит на Центральную Азию как на площадку для диверсификации глобальных цепочек поставок. А для Казахстана это первая возможность перейти от простого экспорта сырья к глубокой переработке и созданию совместных предприятий. Здесь мы должны не упустить свой шанс и постараться заключить контракты таким образом, чтобы можно было создавать глубокие технологии на территории нашей страны. Здесь, конечно, мы говорим о долгосрочном сотрудничестве и в целом о долгосрочной устойчивости. То есть ни один американский Президент, независимо от партии, не будет игнорировать вопросы безопасности ресурсов.
В целом, для Вашингтона максимальный интерес лежит в логистике и минералах, а для Казахстана в высоких технологиях, знаниях, стандартах, научных лабораториях, обучении. Мы стоим сейчас перед уникальной возможностью и не должны ее упустить, потому что Соединенные Штаты остаются лидером в области высоких технологий.
— На фоне роста интереса мировых держав к Центральной Азии как проявляет себя многовекторная политика Казахстана и региона в целом? Удается ли сохранять баланс интересов между крупными игроками?
— Центральная Азия сегодня уже не периферия мировой политики, а один из важных элементов этой мировой шахматной доски. Мы, пожалуй, единственная страна региона, которая научилась управлять темпом игры. То есть многовекторная политика — это же не лозунг, а важнейшая конструкция для сотрудничества с различными центрами силы.
— Казахстан, как и США, уделяет внимание традиционной энергетике, в частности, глубокой переработке угля и технологиям улавливания вредных выбросов. Рассматриваются ли совместные проекты в этой сфере?
— Когда мы говорим о традиционной энергетике, нужно посмотреть на реальность. Казахстан, как и США, исходит из того, что энергетический переход — это не скачок, как многие представляют — это эволюция. Мы поставили цель достичь углеродной нейтральности. Но при этом располагаем колоссальными запасами угля — более 33 миллиардов тонн. Игнорировать этот потенциал, конечно, невозможно. Поэтому вопрос не в том, чтобы отказаться от угля, а в том, как научиться использовать его экологичнее и эффективнее. Вот именно здесь и пересекаются интересы Астаны и Вашингтона. Совместные проекты в этой сфере уже реализуются, и это примечательно. Акцент сместился. Если 10 лет назад речь шла о чистом угле, как о лозунге, то сегодня мы говорим о реальном сокращении метановых выбросов и технологиях улавливания углерода.
Первое, наверное, наиболее активное направление — это сокращение выбросов метана. Казахстан присоединился к The Global Methane Pledge. Это не символический жест. В целом США уже предоставляют техническую и консультационную поддержку. Используется спутниковый мониторинг утечек с участием NASA и NОАА. Внедряются системы дегазации угольных пластов. И, что важно, формируется единая система измерений и отчетности.
Второе направление — это глубокая переработка угля. Американские компании проявляют к этому реальный интерес, потому что видят саму экономику процесса, а не только экологию. Пример сотрудничества между казахстанской AST Petroleum и американской Blue Sky Energy, где речь идет о производстве синтетического дизеля из угля. И это уже не абстрактно чистый уголь, а конкретная технология с высокой добавленной стоимостью. Для Казахстана это означает, что уголь перестает быть обычным топливом, а становится сырьем для химии и машиностроения.
Третье направление — это улавливание и хранение углерода. У этого направления высокий потенциал. Это одна из центральных технологий будущего. США обладают мощным колоссальным опытом в этом вопросе.
Chevron, ExxonMobil, Honeywell — они реализуют десятки подобных проектов по всему миру. Если не ошибаюсь, в Казахстане уже ведутся переговоры между Министерством энергетики, «КазМунайГазом» и американскими компаниями о запуске пилотных проектов при поддержке EBRR и DFC. Суть этих проектов простая — сохранить угольные ТЭЦ, но радикально снизить выбросы.
А если смотреть шире, то Казахстан не идет по пути резкого отказа от традиционных источников, как это в свое время пыталась делать Европа. Мы строим смешанную модель, эволюционирующую модель, где уголь, газ, уран и возобновляемая энергетика взаимно дополняют друг друга. В этой модели участие американских компаний дает не только технологии, но и институциональные стандарты. Это и есть настоящая структурная зеленая трансформация. Уверен, что в рамках поручений Президента, который уделяет особое внимание вопросам цифровой трансформации, внедрению передовых технологий, укреплению технологического суверенитета и становлению Казахстана как, пусть не мировой, но хотя бы региональной технологической державы, переговоры по всем этим высокотехнологичным проектам уже активно ведутся.
Напомним, 6 ноября в Вашингтоне пройдет второй саммит «Центральная Азия – США» (C5+1). Его значение выходит далеко за рамки регионального диалога — встреча отражает новые геополитические реалии Евразии и растущий интерес великих держав к региону. Чем важен предстоящий саммит для стран ЦА, читайте в материале международного обозревателя агентства Kazinform.
