Новая энергетическая карта Ближнего Востока: перспективы газопроводов через Сирию
Падение режима Башара Асада в Сирии в конце 2024 года открыло путь к пересмотру региональной энергостратегии. Газовые магистрали через сирийскую территорию вновь оказались в повестке дня — теперь уже в условиях новой политической реальности. Собственный корреспондент агентства Kazinform разбирался, что это значит для Ближнего Востока.
В декабре 2024 года политическая реальность в Сирии изменилась радикально: режим президента Башара Асада рухнул, и в Дамаске утвердилось переходное правительство, в которое вошли представители оппозиционного крыла под фактическим контролем группировки Хайят Тахрир аш-Шам. Это событие, долго казавшееся невозможным, неожиданно вернуло Сирию в фокус международной энергетической политики. И если раньше разговоры о прокладке газовых магистралей через сирийскую территорию упирались в геополитику и санкции, то сегодня Дамаск под управлением новой администрации стремится предложить себя в роли транзитного моста между богатейшими месторождениями Персидского залива и энергетически зависимым рынком Европы.
Новая реальность на газовой карте
Катар, один из крупнейших поставщиков СПГ в мире, уже много лет стремится расширить свои сухопутные маршруты. Проект газопровода через Саудовскую Аравию, Иорданию, Сирию и Турцию обсуждался еще в 2009 году, но был заблокирован Асадом, выбравшим в пользу Ирана альтернативный маршрут — так называемый «Исламский газопровод» Иран–Ирак–Сирия.
Теперь же сценарий разворачивается иначе. Уже в январе 2025 года Катар начал поставки газа в Сирию в гуманитарных объемах, запуская временные контракты на электроснабжение. Турция, в свою очередь, заявила о готовности возобновить обсуждение сухопутного газопровода через территорию соседней Сирии при условии стабильности.
Турция: хаб, связующий три моря
Анкара стремится стать основным энергетическим каналом между восточными и южными производителями газа и западными рынками. Через территорию Турции уже проходит азербайджанский газ в Европу по TANAP, а также поставляется иранский газ для внутреннего потребления. С появлением катарского маршрута влияние Турции на энергетические потоки только возрастет.
Анкара рассматривает создание стабильного сирийского государства как окно для строительства магистрали, которая соединит катарские ресурсы с существующей турецкой инфраструктурой. Через территорию Сирии такая труба может быть сопряжена не только с TANAP, но и стать сухопутным продолжением сети Арабского газопровода, соединяющего Египет, Иорданию и юг Сирии. Это открывает перспективу более технологически осуществимого и экономически эффективного маршрута ближневосточного газа в Европу по сравнению с морскими альтернативами.
Так, проект EastMed (Eastern Mediterranean Pipeline), который предполагал глубоководный трубопровод от Израиля через Кипр и Грецию в Италию, столкнулся с критикой из-за своей дороговизны и технических рисков. В 2022 году США официально отказались от поддержки EastMed, что фактически поставило его под вопрос. На этом фоне сухопутный маршрут через Сирию в Турцию выглядит реалистичнее по затратам, срокам и логистике.
В мае 2025 года министр энергетики Турции Алпарслан Байрактар сообщил, что завершено строительство соединения между турецкой провинцией Килис и сирийским городом Алеппо. Газ для сирийских электростанций начнет поступать уже в июне. Ранее, в декабре 2024 года, он также отметил, что реализация трубопроводного проекта с Катаром возможна в случае восстановления стабильности в Сирии.
Как подчеркивает Элай Реттиг из Центра стратегических исследований Бегина–Садата, катарско-турецкий маршрут отвечает нескольким ключевым интересам Анкары. Во-первых, он усиливает статус Турции как транзитной державы для газа в Европу. Во-вторых, создает альтернативный источник для юго-востока страны, где зимой происходят отключения из-за нестабильных поставок из Ирана и Ирака. И в-третьих, укрепляет связи с новым правительством в Сирии — как в энергетическом, так и в политическом плане.
Анкара также рассматривает участие в восстановлении сирийской инфраструктуры как инструмент политического влияния. Контроль над энергетическими потоками усиливает ее переговорные позиции, в том числе по вопросу возвращения сирийских беженцев. В долгосрочной перспективе Турция рассчитывает превратить эту модель в устойчивую формулу экономической интеграции через энергетику.
Риски и вызовы
Эксперты напоминают, что одним устранением политических преград дело не ограничивается. Проект катарско-турецкого газопровода крайне масштабен технически и финансово.
— Трубопровод очень длинный и дорогой, экономическая целесообразность зависит от цен на газ на мировом рынке, — отмечает исследователь Зейнеп Оздемир из турецкого фонда SETA.
Для привлечения инвестиций цены на газ должны оставаться достаточно высокими, иначе окупаемость такой инфраструктуры проблематична. Кроме того, сохраняется неопределенность, как отнесутся к проекту глобальные игроки.
Например, США сами стали экспортерами газа с 2019 года и меньше заинтересованы в трубопроводе из Катара, а развитый рынок СПГ составляет конкуренцию магистральным поставкам.
Что стоит за действиями участников?
Если посмотреть на ситуацию рационально, то вот какие наблюдения можно сделать. Региональный энергетический расклад осложнился вовлечением новых игроков и уходом старых. Каждый из ключевых акторов преследует свои цели, и их участие несет как выгоды, так и риски. Разберем каждого из них.
Новые власти в Дамаске. Пришедшие к власти оппозиционные силы находятся в поиске признания и ресурсов для послевоенного восстановления. Запуск международных проектов вроде транзитного газопровода для них — это шанс получить инвестиции, рабочие места и легитимность на мировой арене.
В то же время Запад сохраняет осторожность: новое правительство состоит из исламистских сил, часть из которых в прошлом имела связи с запрещенными организациями, в том числе «Аль-Каидой» (запрещенная в Казахстане организация — прим.ред.).
Риск также заключается во внутренних противоречиях между различными группировками сирийской оппозиции и необходимости удержать контроль над всей территорией. Любые всплески насилия или радикальные проявления могут отпугнуть инвесторов и международных партнеров.
Турция. Анкара — главный бенефициар произошедших изменений. Турецкое руководство на протяжении войны поддерживало сирийскую оппозицию и теперь фактически получает союзное правительство в Дамаске. В краткосрочной перспективе Анкара уже заявила о готовности помочь в восстановлении сирийского электроэнергетического сектора, что укрепит ее роль в стране.
Риски для Турции связаны прежде всего с безопасностью: трубопровод через нестабильную страну уязвим, потребуется длительное военное и политическое присутствие для защиты проекта.
Катар — один из крупнейших экспортеров газа, на протяжении многих лет поддерживал оппозиционные силы в Сирии, рассчитывая в перспективе реализовать проект сухопутного трубопровода в Турцию и Европу.
У Катара третьи по величине запасы природного газа в мире — порядка 24 трлн м³, хотя страна уже стала ведущим мировым экспортером СПГ, прокладка трубопровода в Турцию позволила бы нарастить поставки на европейский рынок быстрее и дешевле.
Однако Доха также учитывает риски. В первую очередь, экономические: проект трубопровода оценивается в миллиарды долларов и потребует консорциума инвесторов. Во-вторых, политические: еще недавно реализация подобных проектов тормозилась западными санкциями.
Однако в мае 2025 года администрация Трампа отменила ключевые положения «Закона Цезаря», фактически сняв барьеры для энергетического сотрудничества с Сирией. Это дало Катару формальный допуск к прямому участию в реконструкции инфраструктуры и открыло возможность вернуться к плану сухопутного экспорта газа в Европу.
Иран. Потеря Асада стала серьезным ударом для Тегерана. Иран лишился сухопутного коридора через Ирак и Сирию к Средиземному морю, по которому мог планировать экспортировать свой газ в будущем. Проект Иран–Ирак–Сирия, активно лоббировавшийся ранее, фактически заморожен. Более того, с декабря 2024 года прекратились поставки иранской нефти в Сирию — новая власть, враждебная Тегерану, не получала более топливо, которым раньше снабжался Дамаск для генерации электроэнергии. В результате Иран утратил рычаг давления, а Сирия начала остро ощущать нехватку топлива.
В геополитическом плане влияние Ирана в Сирии резко сократилось: поддерживаемая им «ось сопротивления» больше нет у власти в Дамаске. В ответ проиранские силы в регионе могут попытаться саботировать новые проекты — например, через шиитские группы ополчения в Ираке или оставшихся союзников в Сирии.
Уже наблюдается противодействие: ряд иракских политиков и командиров ополчений, связанных с Тегераном, открыто выступают против признания правительства Ахмада аш-Шараа. Эти противоречия создают угрозу безопасности транзитных маршрутов. Тем не менее ослабленный санкциями и внутренними проблемами Иран, похоже, сейчас не в состоянии силой помешать переориентации Сирии на Анкару и Доху.
Ирак. Соседний Ирак оказался в двойственном положении. С одной стороны, багдадское шиитское правительство исторически сотрудничало с режимом Асада и Ираном, а потому смена власти в Дамаске вызвала тревогу. В первые дни Багдад даже закрыл пограничные пункты и стянул войска к границе, опасаясь прорыва боевиков и потоков беженцев.
С другой стороны, прагматичные соображения быстро взяли верх: Ирак решил наладить контакты с новыми сирийскими властями. Уже в апреле этого года премьер-министр Ирака Мухаммед Шиа ас-Судани встретился с президентом Сирии Ахмадом аль-Шараа в Дохе и пригласил его на саммит Лиги арабских государств в Багдаде.
Параллельно Ирак направил в Дамаск делегацию для обсуждения экономических проектов — прежде всего восстановления нефтепровода Киркук–Банияс.
Этот трубопровод, идущий из северного Ирака к сирийскому порту на Средиземном море, не функционирует с 2003 года. Его перезапуск принес бы Ираку существенные выгоды, увеличив экспортные мощности примерно на 300 тысяч баррелей нефти в сутки, и позволив диверсифицировать маршруты поставок (сейчас иракская нефть идет либо через Персидский залив, либо трубопроводом в турецкий Джейхан — прим. ред.).
Новое сирийское руководство, испытывающее острую нехватку энергоресурсов, также заинтересовано в этой сделке — транзитная пошлина и возможность получать часть нефти для своих НПЗ были бы кстати Сирии, страдающей от топливного кризиса
Однако иракское участие несет и риски: проиранские элементы в Багдаде противятся сближению с силами ХТШ. В преддверии саммита ЛАГ в Багдаде более 50 депутатов иракского парламента требовали отменить приглашение аш-Шарра. Тем не менее, в экономическом плане Ирак видит стратегический смысл в участии в сирийской реконструкции — и как инвестор (его госкомпании могут вложиться в разработку сирийских месторождений нефти и газа на месте ушедших иранцев), и как работодатель (Багдад обсуждает привлечение сирийских рабочих мигрантов вместо азиатских).
Европа: следит и готовится
Интерес к происходящему проявляют и в Евросоюзе. Хотя Брюссель не делает громких заявлений, за кулисами обсуждается возможность подключения сирийского коридора к проекту поставок газа в юго-восточную Европу.
Как сообщают некоторые СМИ, в Европейской комиссии называют сирийский маршрут «гипотетически возможным при наличии стабильности и политических гарантий».
Окно открылось — и его будут использовать
Сирия впервые за десятилетие перестает быть энергетическим тупиком. В новой политической конфигурации она может превратиться в полноценный транзитный узел, объединяющий Катар, Турцию и Южную Европу.
В выигрыше окажутся все три стороны — Катар как поставщик, Турция как транзитер и Сирия как получатель и модернизатор собственной энергетики.
Но судьба проекта зависит от стабильности, безопасности и скорости, с которой новые власти в Дамаске смогут превратить политический поворот в реальную инфраструктурную трансформацию.
